— Ваше Величество, — ответил инженер, — это делается для того, чтобы при ледоходе лед разбивался об острия.

— Спасибо… Вполне правильно, — отвечает его величество, — но скажите, пожалуйста, как же это будет, если лед двинется весной с другой стороны?

Николай II посетил Манеж, чтобы присутствовать на кавалерийских состязаниях офицеров. Его величество остался всем доволен, но от его внимания не ускользнуло, что на одном и том же месте Манежа все лошади словно чего-то пугаются. Командир поспешил разъяснить его величеству, что испуг лошадей происходит по той причине, что солнечные лучи, пробиваясь сквозь окна Манежа, образовали в одном месте на песке яркие блики.

— Закон природы, Ваше Величество, — добавил, словно в оправдание, офицер.

— Надо бы заранее посыпать это место свежим песком, — строго заметил его величество.

Когда в Петербурге была открыта сельскохозяйственная выставка, Николай II со всей своей свитой присутствовал на открытии. После молебна государь совершает обход выставки и, между прочим, входит в отделение искусственных удобрений. Министр земледелия дает нудные пояснения и обращает внимание его величества, как чрезвычайно важно для сельского хозяйства иметь дешевые искусственные удобрения.

— Все это прекрасно, — говорит Николай, — но скажите, пожалуйста, что, собственно, дают мужики своим коровам, чтобы те давали искусственные удобрения?

Отечественный фольклор не столь изощрен. Но зато он обладает другим, не менее важным качеством. Он более откровенен.

Один мужик прилюдно назвал Николая II дураком. Кто-то донес уряднику, и тот вызвал мужика на допрос.

— Это я не про нашего Николая сказал, — оправдывается мужик, — а про черногорского царя. Он тоже Николай.

— Не морочь мне голову, — говорит урядник, — если дурак, то это уж точно наш.

Купчиха Семижопова написала на высочайшее имя прошение об изменении фамилии. Николай наложил резолюцию: «Хватит и пяти».

Жизнь Николая II закончилась трагически. В ночь на 17 июля 1918 г. в Екатеринбурге по приказу ленинского правительства бывший русский царь Николай II, или «гражданин Романов», как его теперь называли, вместе со всей своей семьей, включая детей, был расстрелян. Однако его жизнь в фольклоре продолжалась. Сразу после революции, когда большинство населения несчастной России начало понимать, что в октябре 1917 г. они «обНИКОЛАились», то есть догадались, что у них теперь не будет НИ КОЛА, ни двора, стали появляться новые анекдоты о последнем русском императоре с претензиями к нему. И если до революции анекдоты носили скорее бытовой характер, то теперь они все больше и больше стали окрашиваться в опасные политические цвета.

Советское правительство посмертно наградило гражданина Романова Николая Александровича, бывшего царя Николая II, орденом Октябрьской революции за создание в стране революционной ситуации.

Кстати, этот анекдот неожиданно спровоцировал вопрос, заданный слушателем знаменитому «Армянскому радио»:

— Почему Николая II не наградили орденом Трудового Красного Знамени?

— Потому что не смог заготовить продовольствия на каких-то семьдесят лет, — уверенно ответило «Армянское радио».

Понять такую несправедливость по отношению к своему народу было не просто. Гневу и возмущению трудящихся не было предела. Вероятно, даже советский человек понимал, что другого способа прокормить свою страну у коммунистов не было. Вот и нашли виноватого.

Ленинградец идет по Невскому проспекту и громко возмущается:

— Вот дураки! Вот паразиты! Вот мерзавцы!

Его, естественно, задерживают, приводят в Большой дом и требуют объяснить, кого он имел в виду.

— Как кого?! Конечно Романовых! Не могли за 300 лет заготовить продуктов на какие-то семьдесят.

Глава 2. Петербург чиновный и придворный

С появлением зачатков гражданского общества, которое зарождалось в аристократических салонах, надобность в шутах стала исчезать. Некоторые рудименты этого явления дожили до царствования Павла I, а затем полностью исчезли из российской придворной жизни. Однако царевы шуты оставили такой яркий след в государственной жизни страны, что память о них и сами имена этих шутов сохранились в народном сознании наравне с именами их хозяев — русских императоров.

Если известное утверждение, будто «короля делает его окружение», верно, то становится ясно, что без рассказа о чиновном и придворном окружении русских императоров представление об их частной жизни и государственной деятельности было бы неполным, а зачастую и искаженным. Кроме того, в значительной степени благодаря придворным, их мемуарам и воспоминаниям мы узнаем многие любопытные подробности русского дворцового быта. Но не только.

Со времен Петра I при царском дворе получило развитие такое общественно-социальное явление, как фаворитизм. Первым фаворитом, или, как это толкуют словари, лицом особо приближенным к императору, был, как известно, Александр Данилович Меншиков. Правда, тогда этот институт власти так еще не назывался, и потому Меншикова чаще всего называли просто любимчиком государя.

Расцвет фаворитизма пришелся на так называемый женский век русской истории, когда фавориты, временщики и любовники императриц сливались в одно лицо. В этом смысле самыми знаменитыми фаворитами следует считать Эрнеста Бирона и Григория Потемкина. Один из них был любовником императрицы Анны Иоанновны, другой — Екатерины II. Понятно, что вслед за особами царской крови пристальное внимание фольклора было обращено и на фаворитов.

Репутация Бирона среди петербуржцев была самой невысокой. Не жаловал его и фольклор. Сохранился анекдот, приписываемый молвой шуту Кульковскому. О Кульковском мы еще скажем особо, на соответствующих страницах книги, а пока анекдот о Бироне:

— Что думают обо мне россияне? — спросил однажды Бирон шута.

— Ваша светлость, — ответил тот, — одни называют вас богом, другие сатаною, и никто — человеком.

В отличие от Бирона, Потемкина в народе любили. Народу импонировала широта его натуры. Он был добродушен, щедр и хлебосолен. Если верить фольклору, Потемкин, достигнув высокого общественного положения, никогда не забывал о своем скромном происхождении и о людях, с которыми провел юные годы. Согласно одному историческому анекдоту, однажды дьячок, у которого Потемкин в детстве учился читать и писать, состарившись и сделавшись неспособным исполнять службу, приехал в Петербург просить у князя работу.

Дьячок пришел к Потемкину и изложил свою просьбу.

— Так куда же тебя приткнуть? — задумался князь.

— А уж не знаю, сам придумай, — ответил дьячок.

— Трудную, брат, ты мне задал задачу. Приходи завтра, а я между тем подумаю.

На другой день, проснувшись, светлейший вспомнил о своем старом учителе и велел его позвать.

— Ну, старина, нашел я для тебя отличную должность. Знаешь Исаакиевскую площадь?

— Как не знать; и вчера, и сегодня через нее к тебе тащился.

— Видел фальконетов монумент Петра Великого?

— Еще бы!

— Ну, так сходи же теперь, посмотри, благополучно ли он стоит на месте, и сейчас мне доложи.

Дьячок в точности исполнил его приказание.

— Ну что? — спросил Потемкин, когда он возвратился.

— Стоит, ваша светлость.

— Ну и хорошо. А ты за этим каждое утро наблюдай, да аккуратненько мне доноси. Жалованье тебе будет производиться из моих доходов. Теперь можешь идти домой.

Дьячок до самой смерти исполнял эту обязанность и умер, благословляя Потемкина.